"Есть ещё время сохранить лицо. Потом придётся сохранять другие части тела."(с)
дайри старательно помирают, так что я сомневалась, стоит ли делать деанонный пост тут, но потом решила, что традиции нарушать нехорошо)
лучше всего мое участие в зимней битве описывает ачивка от псов:
потому что трем своим командам я принесла по фичку на спецквест х)
собственно о фичкахдорогим моим песикам я наконец дописала стишок по достогоголю: юст, птичьи и религиозные ассоциации, любование Федором — в общем, все в моем стиле ссылочка
китайцам я принесла очень дженовых хуасюаней про дружбу и обучение одному из четырех искусств — "Игры, в которые играют демоны (док с ними называется "ну а дружба начинается с", но я решила сдержаться и сделать название фичка более осмысленным)
собиралась принести жуткого Вэй Ина, но не справилась хД
но иду с ними на лето, а там посмотрим, что произойдет
рыбочат как обычно котики, пусть порой немножко котобайные, я вас всех люблю
а кроме того осенью? концом лета? Эйнэри уронила меня в геншин, и я решила, что грех это дело не отметить фичком и, поскольку я любитель глубоко закопанной матчасти, написала ""O nomen dulce libertas!": пвп, гет, кинк на крылья, секс на столе, бодихоррор без собственно хоррора (с) Алго
с геншином я тоже иду на лето, и мы тоже посмотрим, что напишется хД
а кроме этого я с Солнцем (а еще точнее за Солнцем, ибо она капитанит) иду в команду диснея, потому что Twisted Wonderland никуда меня из своих сетей не отпустил точно обещаю пару драббликов, возможно что-то еще, но пока не буду загадывать и поздравляю всех с завершением зфб!
"Есть ещё время сохранить лицо. Потом придётся сохранять другие части тела."(с)
01. Рана от огнестрельного оружия/рана от стрелы “оленье сердце”; Twisted Wonderland, Вил Шоэнхайт | Рук Хант; преслеш, драма“оленье сердце”; Twisted Wonderland, Вил Шоэнхайт | Рук Хант; преслеш, драма, отсылки к Белоснежке в количестве, личные фаноны на все так сияет на солнце осколок в его руках, что к танцующим бликам я мог бы и притерпеться, но охотничий род неизменен во все века: всех нежнее поют, но подносят оленье сердце, потому мой путь — выдохнуть, этот забыв каприз, повернуться спиной, плечи выпрямить безупречно, чтоб когда он спустит тетиву, опустить взгляд вниз и увидеть не перья — серебряный наконечник.
02. Галлюцинации "цвет"; Благословение Небожителей, Се Лянь, (Безликий Бай); экспромт, джен, намеки на хоррор"цвет"; Благословение Небожителей, Се Лянь, (Безликий Бай); экспромт, джен, намеки на хоррор, таймлайн четвертой книги, для Matu не страшился совсем ни упреков, ни истязаний, от стражений опаснейших я никогда не бегал, но теперь так боюсь, что чернейшие одеянья, стоит мне их надеть, тут же станут белее снега.
03. Ритуальное убийство/самоубийство, жертвоприношение “миг эйфорий и мучений”; Fate/Grand Order, Романи Архиман; джен, спойлеры акта “Соломон”“миг эйфорий и мучений”; Fate/Grand Order, Романи Архиман; джен, спойлеры акта “Соломон”, смерть персонажа истинной магией легкие обжигая, проще дышать, когда вижу в себе врага я, этот ли сказ впору каждому подлецу? — так полюбил, что едва не привел к концу. мне бы смеяться, да смех застревает в горле, роль я берег, но она остается ролью, лик настоящий открыть лишь в последний миг — трусость, извечно прославленная людьми; впрочем, моя человечность иных не чище — сорный цветок, что раскрылся на пепелище, — но, когда я возвращу все, чем славен “я”, только она и останется у меня.
04. Перелом "где небо расколото"; ориджинал; гет, юст"где небо расколото"; ориджинал"тысяча сказок", Марко / альтер!Лами; гет, юст, сомнительное соответствие теме хороша королевна, чей взгляд гарпунов острее, госпожа всех предателей, вздернутых мной на рее, божество мертвецов, колдовства, островов, скелетов, — всех волшебней чудес, что бессчетно встречал на свете, видел много красавиц, возил им сурьму и басму — но за всю свою жизнь я не знал никого прекрасней. сонм бессонных ночей, проведенных над дневниками, окупился удачней, чем герб на могильном камне, оттого я могу сейчас — пусть на одно мгновенье — стать напротив, но рядом: рукой к руке, тенью к тени; мне б ее уберечь от разгневанной звездной стали,
но ломаю, как стебель цветка, чтоб в петлицу вставить.
05. Каннибализм/людоедство “меру в руке своей”; Twisted Wonderland, Рагги Буччи / Леона Кингсколар; слеш, драма, ау?“меру в руке своей”; Twisted Wonderland, Рагги Буччи / Леона Кингсколар; слеш, драма, ау?, дарк! или оверблот! Рагги королю, что не видел болезни, войны и смерти, и четвёртого брата не вычислить, не заметить, оттого, когда я прикрываю свой рот рукой, он хоть злится, но все же смеется со мной легко, я пока что глашатай и шут, трубадур и рыцарь, как не славить его мне и как мне не веселиться, как не лить вина в кубок, в огонь не бросать угля,
как не сглатывать жадно, когда он отводит взгляд.
мои зубы остры, мои чувства того острее, мой король не поймёт их, не примет, не пожалеет, но когда он отступит, откажется от меня, вспомнит пусть, что мой род ненавидели все не зря: пожелать себе все, лишь кусочек вкусив однажды, — разве я не пример бесконечности этой жажды?
оцарапает горло корона мне изнутри — вот тогда не смогу ни смеяться, ни говорить.
06. Казнь "выход из ада"; ориджинал; джен, драма"выход из ада"; ориджиналлинейка "право на поединок", Рэнс, Давид ; джен, драма то, чем горжусь я, признав моим преступлением, каждый стремился ударить да побольней: мой господин, не скрывая в глазах презрения, самую cтрашную ношу доверил мне, и, ожидая, что тяжести я не вынесу, впрок подготовил и плаху, и палача.
ах, господин, вам ли верить досужим вымыслам, вам ли спешить, торопиться рубить с плеча? — вы, пусть ваш взгляд застилало предубеждение, видели ясно, чем стану однажды я: казнь эта мне б показалась освобождением.
но для нее я пока чересчур упрям.
09. Синяки, царапины, прочие незначительные травмы "сабля"; Благословение Небожителей, Му Цин/Се Лянь; преслеш, юст, экспромт"сабля"; Благословение Небожителей, Му Цин/Се Лянь; преслеш, юст, one-sided feelings, экспромт вот, что вовек не осмелился вслух признать я: сердце мое — словно сабля без рукояти, мне самому его больно хранить в груди, этот клинок, что под ласковым взглядом стонет, я бы отдал без сомнений тебе в ладони, но не хочу и случайно поранить им.
12. Серийное/массовое убийство “день солнца”; Fate/Grand Order, Сурт/Офелия; гет, спойлеры второго лостбелта, вольное обращение со скандинавской мифологией“день солнца”; Fate/Grand Order, Сурт/Офелия; гет, спойлеры второго лостбелта, вольное обращение со скандинавской мифологией мне выпал шанс узнать тебя после шести ночей, я был ничьим, и к счастью ты тоже была ничьей, мира конец предсказанный, меч мой, огонь и гнев, клятва, которой связан я, — все отдаю тебе. рыцарем вскользь назвав меня, имя мое сокрыв, — что ж, я побуду знаменем этой твоей игры, в замке богини ласковой стану твоим щитом, стану багряной краскою, лестницей и мостом, стану клыками волчьими, всем, на что хватит сил, мной Рагнарек окончен ли, срублен ли Иггдрасиль, ты ли была удачей мне вырваться из сетей? — пусть же в день, мне назначенный, в твой ненавистный день пламя пожрет сомнения, землю и небеса, слышишь, моя Офелия, не закрывай глаза.
14. Удушение/повешение "от петли до петли"; Однажды Я Стала Принцессой, Атанасия | Дженет, (другие персонажи); джен, драма, подразумевается смерть персонажа в прошлом и будущем"от петли до петли"; Однажды Я Стала Принцессой, Атанасия | Дженет, (другие персонажи); джен, драма, подразумевается смерть персонажа в прошлом и будущем от петли до петли доведет меня не его равнодушный, прозрачный взгляд — с ним справляюсь спокойно который год, и теперь он — речная вода, не лед, и не алая гибель, что так покорно позволяет взобраться ей на закорки, и не пес белоснежный, что, поклонившись, прячет мысли про тень в неприметной нише, и не тень эта, следующая путем, по которому только мертвец пройдет, даже черная сказка о волшебстве предвещает пока мне не тьму, а свет, и когда твой щеночек мне лижет руку, не его поцелуй обещает муки.
что же, спросишь тогда, из моих забот станет первой ступенькой на эшафот?
что тебя, сознавая свою вину, не сумела я вовремя оттолкнуть.
говорят, если вырвать клыки у болотной змеицы, так отравой наполнится худшей беззубый рот, много ль толку с того, что ты знал меня настоящего, если истину эту синонимом выбрал зла? — даже тварь не вопьётся укусом в ладонь кормящую, если только она для удара не занеслась, и давно ли под проклятым солнцем сражались вместе мы, но ты сам назвал подлостью блеск моей чешуи.
моя ненависть влилась в любовь мою так естественно, что теперь даже я не сумею их разделить: дух оружия с каждой луной все сильнее бесится и порвёт свою цепь, слыша ноты, а не слова, моим ядом отравленный не проживёшь и месяца,
но нет сил у меня перестать тебя целовать.
15. Монстр, превращение в монстра “из недостатков”; Twisted Wonderland, Джамиль Вайпер, Калим Аль-Асим; спойлеры 4 главы, пре-оверблот, вольное толкование темы, внезачет“из недостатков”; Twisted Wonderland, Джамиль Вайпер, Калим Аль-Асим; спойлеры 4 главы, пре-оверблот, вольное толкование темы, внезачет в вере слепой самый худший из недостатков — то, что мешает увидеть меня как есть, ну же, смотри, больше нет никакой загадки, наш гранд-финал я представлю сейчас и здесь, магия рвётся, пытается стать свободной, ей ли покорно идти по стопам отцов? я был стеной от врагов любых, но сегодня враг носит имя моё и моё лицо, кто приводил шаг за шагом твой дом в упадок, кто играл против, сказав, что играет за? — знаешь ли, мне теперь лучше иной награды слабость извечной улыбки и боль в глазах. что-то во мне хочет сдаться, солгать, утешить, гордость змеиную снова прижать ногой. голос дрожит и срывается от надежды — это в тебе ненавижу сильней всего.
20. Фобия/патологический страх “страх”; Благословение Небожителей, Цюань Ичжэнь/Инь Юй; экспромт, юст, внезачет“страх”; Благословение Небожителей, Цюань Ичжэнь/Инь Юй; экспромт, юст, оформление намеренно, отсылки к первому дню намеренно, внезачет никогда не боялся ни гроз, ни беды, ни смерти, но вот ты на вопрос мой впервые мне не ответил — и как будто бы стала вся комната вмиг пуста;
если это не страх что вообще есть такое страх
24. Перерезанная глотка, истечение кровью “скорбь”; ориджинал; джен, сомнительное соответствие теме, внезачет“скорбь”; ориджиналролевка по модао, “о лотосах и пионах”, Цзе Шуайхун; джен, постканон, сомнительное соответствие теме, внезачет моим правом на скорбь я воспользуюсь в полной мере, кто посмеет указывать мне, тосковать о ком?
среди шумной толпы, что любой небылице верит, повторять певчей птичкой чужие слова легко, игнорировать этих глупцов ничего не стоит, но увы, я пока не способна не слышать зла.
если белая лента вам кажется непристойной, одолжите мне краску, чтоб стала она ала.
28. Психопатия/социопатия; безумие “Спектакль”; Фронт кровавой блокады, Фемт | Король Отчаяния; сомнительная дружба, джен“Спектакль”; Фронт кровавой блокады, Фемт | Король Отчаяния; сомнительная дружба, джен ты обещал мне спектакль любых искусней — лгал, безусловно, но прятать не стал глаза, город привык к разрушению и безумствам, что ты ему собираешься показать?
взгляд твой на пике и дерзок, и разноцветен, только угрозу почувствует лишь извне, я бы тебя среди жителей не заметил, если бы ты не стоял со мной наравне, но, пока мир застывает внизу огнями, ты утверждаешь, что видишь его изъян.
в этом и прячется разница между нами, впрочем, зеркал мне хватает и без тебя.
людям на крыше обычно темно и зябко, ты улыбаешься весело и легко; пусть будет так, мне не жалко ни роз, ни яблок — ни для тебя, ни для тех, с кем я незнаком, — платой достойной за искорку интереса будет подарок для дьявола и лжеца:
я заскучаю еще в середине пьесы, но, так и быть, досмотрю ее до конца.
"Есть ещё время сохранить лицо. Потом придётся сохранять другие части тела."(с)
первая фб на аоз, вау интересный опыт однако, для меня скорее положительный, но я не верстальщик и не артер, так что так се выборка хД
китайцыfandom MXTX and Multicultivation 2020 китайцам я принесла преступно мало, планирую исправится на зфб хД мало, потому что писала макси господи когда меня отпустит (2)
но тем не менее бифлифовский драбблик, "Скажи им, что он молод и красив", преканон, драма, все по рецептам, написано на челлендж рыбочата (Рыбочат, вы котики ) (Название если что отсылка сюда хд)
на зиму как обычно иду, куча недописанных черновиков ждут своего часа, мухахахаха командочка золотце, я всех очень люблю
диснейfandom Disney and DreamWorks 2020 к диснею я изначально не собиралась идти, но тут внезапно весной вышел твистед вандерленд, и я пропала хД (тем более в команде была Солнце Нового Мира, а значит страшные коммуникации с оргсоставом я могла переложить на нее бггг) с разгону упала в леорагги, ничего по ним не написала, зато после третьей части поняла, что мне страшно не хватает русалочьего пвп октавинель трио пришлось гуглить размножение осьминогов, нагуглила много чего интересного (шутку про "стук в окно" я до сих пор припоминаю Эйнэри), решила на все это интересное забить, а то пвп получится СЛИШКОМ упоротое, и так появилась Веревка, свитая из трех нитей. (если вам кажется, что я назвала цитатой из библии слешное ксенофильское трисам пвп, то вам не кажется)
а потом на внутрикомандном квизе мне досталось слово "слухи" если честно, я сказала в лс Солнцу, что собираюсь написать на это какой-то крэк, но подробностей не уточнила и уже сама не помню, что за крэк это мог быть х)) вместо этого получилось Когда орлы молчат, Яго с Джафаром, мой любимый троп про преступных друзей, да полная цитата звучит как "Когда орлы молчат, болтают попугаи", гугл приписывает авторство Черчиллю
а еще отэдитила Азме два стрипа по тому же твистеду: зыс и зыс
а еще набросала на ау-игру с Matu драббл, с которым прошляпила все дедлайны, и страшно жалею, что пока что дисней на зиму не идет (вообще у меня хорошая традиция: понравился фандом — затащи туда Роу
больше про зиму пока точно ничего не скажу, но скорее всего ненадолго воскреснем и сходим за бсд ну еще буду смотреть кто идет, если там будет фейт — им тоже можно будет чет принести
"Есть ещё время сохранить лицо. Потом придётся сохранять другие части тела."(с)
утащила в днев экспромты с твиттерского флешмоба, потому что почему бы и да UPD 18.06: последние два
бличи Урахара КискеУрахара Киске для Matu истинный дар не сокрыть в оболочке гранул, как и нельзя оставлять его без охраны, но я не знал еще, что началась игра. толку сшивать приводящие к смерти раны, если от них все равно остается шрам?
Унохана РецуУнохана Рецу для Лауреитэ Лосселоте приходящий прилив стер и линии, и пунктиры, из искавших меня ни один не был удостоен, только ты, юный бог, себе выбравший ориентиром не следы, а тягучий и ласковый запах крови.
Эс НодтЭс Нодт для Лауреитэ Лосселоте сердцу из белого льда неизвестен страх, кто она павшему князю — жена, сестра? как глубока перед богом ее вина? маска от пристальных взглядов меня не спрячет, я всегда думал, признаться, что ад горячий, но моя смерть обжигающе холодна.
фейт Котомине КирейКотомине Кирей для Matu яркое пламя за день превратилось в искры, ими ни сжечь, ни согреться мне — все не то. рану от выстрела тьма исцелила быстро, пулю из сердца достать мне не смог никто.
сказки Русалочка Русалочка для @cowarddragon в замке родном отчего-то темно и страшно, больше не кажется мягким морское дно. косы сестёр отрастают длинней и краше, но отливают рубиновой рыжиной.
мои осы М.А.М.А. для Алгоритмизация клятва врача мне откликнется тишиной: каждое действие будет во вред в итоге. дом, что построен ребенком с глазами бога, прячет кошачьи сердца под своим порогом — что ж, у меня пока жизней еще полно.
небожители Мэй НяньцинМэй Няньцин, (Цзюнь У) для Matu в этом мире, наполненном радостью и печалью, ничего, кроме боли, мне звёзды не обещали, но я знал, что с рассветом любая звезда растает. и себя полагая небесным светлом забытым, на тебя я ни разу взглянуть не посмел открыто, оттого и не вспомнил, что солнце из звёздной стаи.
твистед ИдияИдия для Эйнэри синее к синему, строчка за строчкой, но как мне узнать, кто идет за моей спиной? не обернуться, но путь очертить огнем. мёртвое к мёртвому, мёртвый за мёртвым, мё...
здесь я должна заобнимать Солнце Нового Мира, потому что она золотце и без нее ничего не было в фукуморном миди со странными временными перемещениями изначально должен был появиться еще один русский литератор и небольшое камео драгоценного Михаила Афанасьевича, но мы волевым усилием выпилили эти моменты нафиг хД а "sugar and spice" это совсем непалевная часть цикла "long live the liar", с которой я тоже упросила Солнце мне помочь,
еще хочу потискать Ютака В., которая мало того, что перевела мне кучу всего, так еще и написала своих замечательных ОСов *вносит сердца*
на самом деле тут мне немного стыдно, потому что я была прям очень тайным агентом и всего лишь помогала Солнцу с макси хД но в макси мы так задорно подрочили на Федора, что это почти все оправдывает х)
а Кьярра и Suitta героические молодцы с восхитительными текстами, любите их ^__^
Насуверсу я принесла драббл с юстом Романи на Марис-сана, чем очень горда, потому что поюститься на Марис-сана — это святое хотела написать что-нибудь по Вавилонии, но так и не дошла(
а еще я просто обязана сказать (про то, как вовремя я умею писать отзывы, я уже когда-то говорила, но), что у heckley. охуенное миди про Жальтер — "clash of hatred". Я торжественно порекала его всем, кто не успел от меня вовремя убежать, и сама, будучи неспособной удержаться, с удовольствием перечитывала его каждый раз, когда оно попадалось мне на глаза.
за мое присутствие в этом фандоме вообще стоит благодарить Эйнэри, которая прошлой весной взяла и бартерно договорилась со мной о просмотре первой серии Магистра (я, кстати, не помню, что она пообещала мне взамен, что уже о чем-то говорит хД). Уронилась я радостно, за мной и с моей посильной помощью уронились Matu и Алгоритмизация, что обе мне до сих пор припоминают добрым словом х) хотя Роу уже могла бы привыкнуть, после фейта-то!
падение в любой фандом у меня начинается со стихов, поэтому я принесла "Причину" ради одного упоминания в нем Мадам Юй, а заодно "Фарфор", "Выбор" и "ворону ворон", в которых видно, как я люблю Яо х)
"Игра в прятки" и "но так идет им черная фата" — это мы с Роу играли в порноключи. Больше тут сказать нечего. Хотя нет, название последнего это цитата из Шекспира, прямое продолжение которой "что красотою стала чернота", и нет, мне никогда не надоест называть фики цитатами =^..^=
после я как-то наткнулась на пейринг Эмина и Жоё, слегка возмутилась, задумалась, пожаловалась все той же Роу, и она мне легко набросала прекрасные сто слов на Фансинь/Жоё. "Вау!" — сказала я. И пошла писать драббл. Так что существование "Куда бы ты не пошел" в большей степени заслуга вдохновившей меня Роу *обняла, тискает* полная цитата из "Мечтают ли андроиды об электроовцах?" звучит как "Ты будешь вынужден поступать неправедно, куда бы ты ни пошел", нет, мне никогда не надоест называть фики цитатами (2) на фикбуке, кстати, нет Фансиня в списке персов небожижи, пришлось просить добавить
мои нежные чувства к Линвэнь в какой-то момент вылились в "Не видеть зла", где явно видно, что троп "преступные друзья" я обожаю (вот почему мне нравятся сюэяо, да), а Линвэнь страшно недооценивают на небесах (зря!) на цзюньлин у меня есть еще пара идей, но это уже тема для новой войны следующей битвы хД
в феврале чатик порадовал внезапным накуром "кем еще можно удочерить Сюэ Яна", а поскольку чатик был небожительский — как я могла устоять. Чжусинь получил новое имя (идущее ему больше того, что дал ему Се Лянь), Бай — благодарного ученика, Сюэ Ян — достойного учителя, а мир — опасно приближающийся апокалипсис. Обзорщик в дежурке, который назвал этот фик "фиком про добро" (чем объясняется моя ачивка у псин, не спрашивайте, как она мигрировала), неимоверно меня порадовал хД
а еще мы с Эйнэри на спецквест принесли перевод додзи про Сюаньюя от Зельды и теперь с нетерпением ждем, когда ее же серия, где Сюаньюя комфортит судья Сюй, подойдет к логическому завершению, чтобы перевести и отэдитить заодно и ее х)
на самом деле, это в совокупности не так много для фандома, в котором я конкретно сижу, но у меня есть оправдание: всю осень я писала макси. И всю зиму я писала макси. И все весну я буду писать макси. И возможно все лето я буду писать макси господи это какая-то ловушка не ведитесь оно все не заканчивается и не заканчивается когда же меня отпустит аааааааааааааааа на самом деле я надеюсь принести эту беду мою на лето, но кто знает хД
это в принципе все, что я хотела сказать про себя, поэтому оставшаяся часть будет полна любви к команде: собственно, любовь
Тут вообще надо потискать каждого первого, команда у меня восхитительная, контент тоже, мы сломали инсайд 44 постами низкорейтинга, создали (с моим активным участием) культ котобая, накурили маскота одному из чатов, собрали четыре разных бинго, горели, полыхали и прочая-прочая я очень рада идти такой компанией на лето, ребят, вы лучшие!
А еще спасибо ДайСё, человеку и пароходу человеку, благодаря которым я выяснила, что готова шипперить вжсяней хД Каждую фб с удовольствием открываю в себе что-то новое! И Liss-ka за восхитительную храмовую гору!
Дополнительно принесу пару ачивок — про имя одного из персов небожижи и про пароли, которые бдительные артеры ставят на приваттер хД
наш корабль, увы, не тонет, пусть цепями он весь опутан, из предательств дороже то мне, что я сам расписал по пунктам; строгость строк в письме — как преграда, не оступишься даже словом, за стеклом не увидеть взгляда, этой маской я очарован, кабинет мой пропах клубникой, полон птиц из твоих отчетов, я прислал бы тебе гвоздики, позабыв что их дарят мертвым, но от маски в тебе — осколки, голос холоден и отчаян, протянул к тебе руку, только оцарапал ладонь случайно: когти острые у синицы, пусть невзрачны казались перья.
"Есть ещё время сохранить лицо. Потом придётся сохранять другие части тела."(с)
Название: Гордость и предубеждение и зомби Размер: мини, 1050 слова Пейринг/Персонажи: Мотоджиро Каджии / Акико Ёсано Категория: гет Жанр: драма, романтика Рейтинг: R Предупреждения: насилие, неаппетитные подробности, каннибализм Краткое содержание: На второй день беспрерывной болтовни она отрезала Каджии язык. Примечание: зомбиапокалипсис! АU Размещение: запрещено без разрешения автора
читать дальшеНа второй день беспрерывной болтовни она отрезала Каджии язык. На четвертый — вырастила его обратно, потому что слушать завывания ветра, к которым не примешивался человеческий голос, оказалось еще хуже.
На седьмой день их общего конца мира Каджии выдохся сам и теперь шел за ней почти молча, только периодически бубнил что-то себе под нос. В практически пчелином гуле Ёсано иногда различала отдельные слова вроде "плюс", "хлорид гексаамминхрома" или "золото" и не спрашивала, о чем он.
— Отдохнем, — объявила она, когда повторения знакомых слов в бормотании зациклились. Они как раз дошли до очередного магазинчика, который неплохо было бы обыскать на предмет припасов, и искать лучшее место для привала она не видела смысла.
Каджии кивнул, но бубнить не перестал. Ёсано фыркнула и пошла обыскивать полки в одиночку.
Пара завалившихся за прилавок консерв, автомат с растаявшим мороженым и коробка покки — негусто, но в полуразрушенном городе нельзя было разбрасываться никакой едой, так что Ёсано со вздохом запихнула добычу в сумку. И тут же отшвырнула ее в сторону, резко оборачиваясь на звук и доставая тесак.
Трупов было двое.
Первому она отрубила голову и мгновенно отпрыгнула, спасаясь из-под удара второго. За последнее время она так привыкла к запаху разложения, что не смогла учуять врагов, но на ее удачу двигались они относительно медленно — видимо, давно ничего не ели, вот и ослабли. Тянущуюся к ней руку Ёсано хлестко отбила: пусть царапины и не несли опасность заражения, это все равно было негигиенично.
Полусгнивший глаз вывалился из глазницы, шлепнулся на пол. Ёсано не испытала ни отвращения, ни сочувствия — тем более, что через пару мгновений череп мертвеца взорвался плохо набитой пиньятой. Каджии, помахивающий битой, весело подмигнул ей.
И протянул что-то.
Желтый фрукт с жестяным колечком вместо хвостика. Не лимон, удивилась Ёсано и внезапно поняла, что это беспокоит ее больше, чем то, откуда Каджии взял материалы. Наверняка заглянул в одно из бывших хранилищ мафии. Может, встретил там бывших товарищей и не стал рассказывать об этом Ёсано, которая нашла на месте агенства только разрушенное здание и ни следов выживших, ни их тел.
Но даже так, изменять своим привычкам у него не было причины.
— Это айва, — Каджии ответил на ее вопросительный взгляд. — Она чем-то напоминает божественную форму лимона, но на деле совершенно другой фрукт.
Ёсано ждала пояснения. Пальцы, сведенные судорогой на рукоятке тесака, горели.
— С каждым днем, — сказал Каджии и неловко дотронулся до ее плеча, — ты пахнешь всё слаще. То есть, не то чтобы ты раньше пахла не сладко, я не это...
Дальше Ёсано не слушала — только смотрела.
У Каджии были дурные глаза неясного цвета, каштановые волосы в идиотской стрижке — у самой Ёсано аккуратное каре давно растрепалось, отросло до плеч, и она никак не могла найти ножницы, чтобы подравнять. Каджии хохотал, как сумасшедший, шутил на темы, не поднимаемые в приличном обществе, и носил за Ёсано сумку, когда она выбивалась из сил.
У Каджии вчера отвалилось правое ухо, и нелепые очки из-за этого постоянно сползали набок.
Способность ее не могла спасти от вируса, но зато отдаляла безумие, притупляла чувство голода. Она не знала об этом, пока в торговом зале на нее не вывалился ходячий труп, уронив на них обоих стойку с ножами; пока бабочки, разлетевшиеся во все стороны, не осели на испещренной червиными дырами коже.
Пока труп этот не помахал ей знакомыми очками и не выплюнул из того, что раньше было ртом, что-то похожее на ее имя.
Ей тогда пришлось превратить его практически в кашу, прежде чем применить способность повторно, но теперь Каджии путешествовал с ней, раздражал глупыми разговорами, трогал ее тесак холодными (и грязными!) руками. Процесс разложения не прекратился, но замедлился, каналы для яда в глазных зубах так и не появились, но голод — затмевающий разум голод никуда на самом деле не ушел.
Ёсано могла бы использовать свои силы на каждом мертвеце, что встречался ей на пути, но на выходе она получила бы армию бывших людей, страдающих от осознания происходящего и сосущей пустоты в желудке. "Неоптимальное решение", шептал ей внутренний голос, и Ёсано порой ненавидела себя за то, как легко с ним соглашалась.
Каджии говорил ей, что найдет лекарство, что ученый он или кто, что для науки нет ничего невозможного и ничего запретного, и чертил на привалах бесконечность химических формул в потрепанных блокнотах. Каджии говорил, что не смог бы сделать это без нее, и глядел при этом дурацким щенячьим взглядом, и таскался за ней, словно вручил ей поводок и добровольно застегнул его на своей шее.
Каджии создал бомбу, чтобы ей не пришлось снова рубить его на мелкие кусочки, потому что после их встречи у нее ныли запястья, а тесак никак не оттирался от бурых пятен.
И потому что никому не хочется умирать в одиночестве, даже повторно.
— Если ты не успеешь создать свое лекарство до следующего кризиса, — предупредила она, прерывая его бесконечную тираду, — я буду разделывать тебя как минимум два часа.
Он не должен был выглядеть таким счастливым, когда она соглашалась на его невысказанное предложение, и это казалось почти неприятным: как ладонь на ее плече, которую он так и не убрал. Но казалось, а не было: и, когда он наклонился к ней, она не отстранилась, пусть даже понимала, к чему это приведет.
Каджии лизнул ее в губы — мокро и широко, как собака, и Ёсано, подавив брезгливость, открыла рот, позволяя. Поцелуй на вкус оказался как чуток подгнившее, сладковатое мясо. Как чуть кислая сукровица, как паек в военное время, слишком долго лежавший под солнцем.
Как смерть, которой Ёсано не боялась.
Когда он сомкнул зубы, она была к этому готова, но все равно попыталась отшатнуться, оглушенная болью, и закричала. Каджии выпил ее крик вместе с кровью, что обожгла ей горло. Тем, что осталось у нее от языка, Ёсано больше не могла почувствовать железистого привкуса, но ощущала вибрацию в чужом горле, словно сдерживаемое рычание.
Каджии так отчаянно жаждал ее плоти и крови, потому что был мертв, Ёсано испытывала боль, потому что была жива. Смерть больше не значила отсутствие жизни, и к тому времени, когда он додумается задать этот же вопрос снова, ей стоило придумать другой ответ.
Сейчас, пока Каджии ее целовал, захлебываясь наслаждением от насыщения, это не имело значения. Ёсано зажмурилась и обняла его за шею.
К их ногам упала граната без чеки — айва, не лимон, — и Каджии прижал ее к себе так крепко, словно хотел защитить или не позволить ей сбежать. Ёсано не нуждалась в первом, не собиралась делать второе, но этой заботой, от которой у нее трещали ребра, искренне восхитилась.
В следующий раз, подумала она, когда до взрыва остались считанные доли секунды, я вырву ему все зубы и поцелую его первой.
"Есть ещё время сохранить лицо. Потом придётся сохранять другие части тела."(с)
Название: Ножи и яблоки Размер: драббл, 430 слов Пейринг/Персонажи: Тацухико Шибусава | Фёдор Достоевский Категория: преслэш Жанр: повседневность Рейтинг: PG-13 Краткое содержание: Утоленное раньше срока желание не приносит ничего, кроме пустоты. Примечание: ближайший преканон Dead Apple Размещение: запрещено без разрешения автора
читать дальше— Покатай меня, большая черепаха, — Федор откидывается на спинку стула, неудобно запрокидывает голову, чтобы посмотреть на подошедшего сзади Шибусаву. — Развесели меня, большой грустный дракон.
Мозг Федора — сложная система; недостаточно сложная, чтобы Шибусава при желании не мог в ней разобраться, но желания ему-то и недостает. Федор хорош как он есть. Не обязательно разрезать яблоко, чтобы любоваться его алыми блестящими боками, если ты не собираешься его съесть прямо сейчас.
Шибусава для этого еще недостаточно голоден.
— Предполагалось, что это ты будешь меня веселить, — отвечает он равнодушно. В уголках губ Федора прячется ухмылка, готовая превратиться в смех в каждую секунду. Шибусаве, которого давно не радует ничего в мире, это кажется необычным и забавным.
Федор сам по себе — необычный и забавный. Шибусава открыл перед ним одним двери своего замка, без сомнений показал свою коллекцию: среди толпы серых людей, похожих на речную гальку, Федор — алмаз, сверкающий на солнце.
Какая жалость, что пока не получается запрятать его в драконьей сокровищнице навсегда. Но можно притвориться — обрядить его в белое, словно снег с его холодной родины, позволить жонглировать словами и серебряными ножами с одинаковой легкостью, отдать ключи от всех дверей, но запретить одну из них открывать в его отсутствие.
Фёдор однажды нарушит этот запрет. Вопрос лишь в том, как много времени осталось до этого.
Шибусава готов подождать: утоленное раньше срока желание не приносит ничего, кроме пустоты, уж ему ли не знать.
— Собираешься сделать шутом меня? — фальшивая обида в голосе только оттеняет его глубину. Федор щурится, больше не сдерживая улыбки. — У меня на эту роль есть кандидат получше.
В интонации его — предвкушение. Тень удивления пополам с любопытством обжигает Шибусаву непривычным холодом около позвоночника.
Для игры в кошки-мышки — пусть и на троих — нужна кошка. Федор мог бы извернуться, но не хочет. Пусть будет так. Однажды он расскажет правила, по которым играет, и Шибусава не найдет в них ничего интересного. Однажды он откроет запретную дверь и выпустит из нее все, таящееся во мраке, оставив запертой только надежду. Однажды голод возьмет верх и на вершине тумана не останется ничего, кроме ножей и яблок.
Однажды Шибусава вернется в замок, и один из ключей на связке у пояса Федора будет окрашен кровью, и они оба будут долго смеяться над тем, чья кровь это окажется.
— Его зовут Дазай и у него потрясающая способность, — Федор усмехается своим мыслям. — Он тебе понравится.
Шибусава кивает. Собирается ли Федор предать его ради этого человека, хочет ли использовать Шибусаву, чтобы избавиться от него, планирует ли столкнуть их лбами и наблюдать за этим со стороны — неважно. Если это хоть на миг развеет скуку, Шибусава последует тому пути, который для него выбрал его личный демон.
В полумраке комнаты глаза у Федора — в цвет яблочной кожуры.
Название: Церковь хорошего настроения Размер: драббл, 535 слов Пейринг/Персонажи: Александр Пушкин, Федор Достоевский, Иван Гончаров, Николай Гоголь Категория: джен Жанр: флафф во время войны, повседневность Рейтинг: PG-13 Предупреждения: где-то там смерть второстепенных персонажей Краткое содержание: Пушкин терпел и ждал, пока ему объяснят. Размещение: запрещено без разрешения автора
читать дальшеЗа грохотом выстрелов и падающих каменных груд тихий смешок услышать можно было разве что при помощи воображения, и Пушкин вначале подумал, что ему показалось. Но нет — на лице у Федора все еще сияло то одухотворенное выражение, предвещающее целому миру проблемы, сравнимые по разрушительной силе с ядерной войной.
Ядерные грибы выглядели такими заманчивыми — по сравнению с теми, которых сейчас обожрался Иван. Тот сидел рядом с ним в импровизированном окопе и что-то довольно намурлыкивал себе под нос. И улыбался.
Иван Гончаров.
Улыбался.
— Какого черта? — спросил Пушкин, не особо рассчитывая на адекватный ответ. Иван рассмеялся, взмахнул смычком — залетный гость из организации с еще более нелепым названием, чем у них, и коктейльным именем радостно запищал, когда каменная волна подбросила его вверх, словно опытного серфингиста, и мягко опустила обратно.
Смычок принадлежал Федору. Бинты, из-под которых торчали отрастающие светлые волосы, тоже принадлежали Федору. Гость — Николай Гоголь — Федору, к сожалению, пока не принадлежал, поэтому просить его заткнуться и не выплевывать загадки и ответы на них со скоростью Тины Канделаки и громкостью пароходной сирены не представлялось возможным.
Пушкин терпел и ждал, пока ему объяснят.
Федор начал говорить, но вовремя понял, что его эта вакханалия заглушит надежнее любого кляпа. Поэтому просто усмехнулся, провел пальцем по лбу и сделал вид, будто что-то режет.
Землю снова тряхануло. Кто-то, судя по звукам, свалился в образовавшийся раскол и не успел выбраться прежде, чем каменная пасть сомкнулась. Гребаные результаты радикальных методов Достоевского. Гребаные радикальные методы Достоевского. Гребаный Достоевский.
Иван снова рассмеялся.
— Лучше бы ты просто стукнул его по голове сковородкой, — Пушкин выплюнул подозрительно задрожавшие во рту осколки камня и потыкал пальцем в щеку. Кажется, один из зубов шатался. — Чугунной. Чтоб насмерть сразу.
Федор продолжал лыбиться, как сын Рамиреза и Мадонны, Иван мерзко хихикал, где-то за каменными грудами во весь голос орал Гоголь, беспорядочно размахивая конечностями — своими и чужими — и периодически срываясь в истерический хохот. В этой белой церкви хорошего настроения Пушкину места явно не находилось.
"Нетушки", мрачно подумал он, "я под его нож не лягу. Должен же здесь быть хоть один нормальный человек".
Нормальным человек, попавший в тюрьму за тройное убийство, мог показаться только на фоне разношерстной компании крыс и птичек-змеек-археоптериксов или кем там воображал себя Гоголь, но Федор одобрительно кивнул, словно в очередной раз прочитал чужие мысли, и протянул ему испачканное в грязи и чьей-то крови яблоко. Второе такое же у него забрала появившаяся из воздуха ладонь в бордовой перчатке, показала последовательно большой, указательный и средний палец и снова исчезла.
Почему Федор, мать его, Достоевский до сих пор не выдавал ему молоко — или хотя бы валерьянку — за вредность. И за то, что за путешествие с ним Пушкин похудел на два с половиной килограмма. И за...
Федор все еще лыбился. По внутриорганизационной примете это не сулило ничего хорошего.
Но, в конце концов, Пушкин все еще оставался жив — в отличие от всех, кто осмеливался заступить демону Достоевскому дорогу. Под его ладонью теплел приклад родной винтовки, проклятое яблоко лежало на коленях, поблескивая почти аппетитно, а все, кто видел его в лицо, после встречи с наглухо отбитым клоуном хорошо если смогут понять, где у них теперь нос, а где задница.
Дом был сумасшедшим, но другого дома у Пушкина все равно не было.
Он вздохнул, протянул руку, оторвал край свисающего с головы Ивана бинта и принялся оттирать кожуру своего сегодняшнего обеда от крови.
Название: Цветы абрикоса Размер: драббл, 655 слова Пейринг/Персонажи: Юан/Чуя Накахара, Ширасэ Категория: гет Жанр: драма, юст Рейтинг: PG-13 Предупреждения: спойлеры к первым сериям третьего сезона. Краткое содержание: Если когда-нибудь ты меня оставишь, говорит ему Юан — не вслух, но каждой окрашенной прядью, — я не смогу больше скрыться в тени. Размещение: запрещено без разрешения автора
читать дальшеУ Юан глаза как измаранная нефтью вода, у Юан волосы как смешанная с песком пыль. Вся она — как ящерицы, сливающиеся цветом со стеной, чтобы избежать взгляда хищника, непревзойденные мастера маскировки.
Ничего из этого ей больше не надо.
— Уверена? — спрашивает Чуя.
В руках у него картонная упаковка с очередным поп-айдолом на картинке. Юан только зло передергивает обнаженными плечами, прежде чем накинуть на них белую тряпку — чтобы потом не стоять под душем, пытаясь отскрести с кожи следы мочалкой.
Чуя вздыхает, но послушно опускается рядом, выдавливает небольшого червячка краски из тюбика на ладонь — голую, про специальные перчатки, идущие в комплекте, они забыли. На пол падает позабытая инструкция с яркими схемами и радостными девушками, наигранно улыбающимися фотографу. У них нет ни ободранных коленей, ни ссадин на щеках, они идеальны, как куклы, как принцессы на обложках иностранных книг.
Но Чуя отпихивает их носком кроссовка в сторону и даже не смотрит. Значит, в такой идеальности нет никакого смысла, раз Юан так легко смогла украсть его внимание. Не только у неизвестных ей моделей, но и у остальных членов банды: в этом убежище, кроме них, нет никого, Юан утащила Чую тайком, не желая посвящать в свои планы кого-то еще.
Что ей скажет Ширасэ, когда они вернутся? Накричит за то, что увела Чую от стада, лишив их защиты на целый день?
Она поджимает губы. Ей все равно. Грубому, громкому Ширасэ никогда не стать таким же как Чуя, пусть он притворяется, что удерживает поводок. Серое остается серым, будь это волчья шерсть или сталь ножа-бабочки, а Юан...
Юан больше не будет бесцветной, нет. Больше не будет стараться затеряться на фоне полуразрушенных зданий, пыльных переулков, словно хамелеон, прячущийся от змеи. Не теперь, когда у них — у нее — есть Чуя.
Яркий, рыжий, словно сказка, словно солнце, Чуя.
Чуя, что никому не даст их в обиду.
Что сейчас осторожно путается пальцами в ее волосах, стараясь распределить краску равномерно, не пропустив ни одного участка. Юан довольно жмурится под аккуратными прикосновениями. Ей кажется это справедливым: Чуя дал ей обещание, когда она застегнула на его запястье синий браслет, сейчас ее очередь клясться ему в верности, страшно, искренне. Если когда-нибудь ты меня оставишь, говорит ему Юан — не вслух, но каждой окрашенной прядью, — я не смогу больше скрыться в тени.
Я больше не хочу скрываться в тени.
Впрочем, честный, наивный Чуя их не оставит. Пока Ширасэ хлопает его по плечу и требует расплаты за козырь, пока Юан виснет у него на локте и лжет, что кроме Овец его никто не примет, — Чуя никуда не уйдет.
Ради этого Юан готова приносить ему присягу сколько угодно раз. И закрывать глаза, когда он хмурится и засекает на телефоне время, — тоже.
Прохладными, осенними вечерами солнце падает за крыши домов слишком быстро: когда они заканчивают промывать и сушить полотенцем волосы, на улице уже почти ночь.
— Завтра у мафии рейд, — предупреждает Чуя, пока Юан расстилает на полу импровизированный спальник. — Не выходи из укрытия.
Юан кивает, но спохватывается, что в темной комнате он не увидит жеста, и отвечает:
— Как скажешь, — и добавляет, не в силах удержаться, — ваше величество.
— Да не король я, — бурчит Чуя и отворачивается. — Спи давай.
Заботы в его голосе все еще больше, чем раздражения, пусть даже услышать ее тяжело. Ничего, думает Юан и накручивает розовую прядь на палец, ничего страшного. Скоро Чуя смирится. Скоро Чуя примет корону, как ему и полагается, и тогда полноправным Королем Овец уже никто и ничто не сможет управлять — ни чувство вины, ни загадки прошлого, ни его подданные во главе с хитрецом Ширасэ.
Никто и ничто, кроме самой Юан — ведь всем королям нужны королевы, это известно даже девочкам с самых грязных портовых улиц. Воровкам, обманщицам, преступницам — достойным принцессам Чаши, вырастающим, чтобы сесть на трон рядом с кем-то, или не вырастающим вовсе.
Успокоенная этой мыслью, она засыпает. Браслет чуть неудобно сдавливает запястье, но с напоминанием о том, кто она и кому принадлежит, Юан не расстается даже во сне.
Чуя сидит на подоконнике, смотрит в окно; свет луны, разрезанной пополам пятым небоскребом Портовой Мафии, не касается его испачканных в розовой краске рук, но озаряет лицо.
я для каждого действия вижу его итог, куда первая нить приведет, а куда — другая, из чего вытекает, куда оно вытекает, из любого момента возможно прийти в любой, я считала всегда — это способ закончить бой, пауку в паутине нет смысла ее бояться, но контроль колебаний уходит волной сквозь пальцы, я стою, замерев, у сплетений дорог в плену, и не в силах вдохнуть, не задев ни одну струну.
"Есть ещё время сохранить лицо. Потом придётся сохранять другие части тела."(с)
01.10. Истечение кровью "как водица"; ау на модао, драма"как водица"; ау на модао в неясную сторону, дарк!Лань Сичэнь (/|) Лань Ванцзи, драма капля за шаг — кто назвал бы высокой цену, я же готов заплатить за свой шанс сполна: как бы нас строгостью не ограждали стены, не было в мире кого-то роднее нас; белая ткань, облаков отраженье в лужах — я их любил, но спокойно спущусь во тьму, нет наказания в списке законов хуже, чем грусть и радость испытывать одному, мне говорили, что кровь моя — как водица: выльется в беды, однажды собьет с пути. как же ее недостатком мне не гордиться, если лишь ей я способен тебя спасти?
(пояснение)(фанон на запретное заклятье, по которому членов семьи можно найти, проткнув себе руку и идя по кровавой дорожке, тэгаю Эйнэри как вдохновителя)
09.10. Стежки или шрамы "обмануть императора"; ориджинал, гет, драма"обмануть императора"; ориджинал, гет, драма, все совпадения специальны обмануть императора — тут же лишиться жизни, оттого я не смею ни словом ему солгать: меж зеленых лесов и в лазурной небесной выси не найдется того, кто не пал бы к его ногам, господин от меня будет слышать одну лишь правду, потому что она на губах всех проклятий злей: я сильнее его только в прошлом любила брата —
моего отца сын третий год как лежит в земле.
я всегда выбираю по сердцу себе дорогу, и ему изменить ни за что бы я не смогла: я люблю императора ярче, чем любят бога, горячее пожаров, таящихся по углам, во дворце нет слуги, что меня б ему был вернее, потому и доверенней нет у него слуги — я ему говорю, что другие сказать не смеют, обличенные мной умирают его враги, нет ему генерала, искусней рубил чтоб фразой, нет наложницы, чтобы речами текла нежней.
у того, кого утром казнят по его приказу, старый шрам на ладони — такой же, как на моей.
12.10. Одержимость или заражение иной сущностью "фальшивка"; ориджинал, слеш, драма, смерть персонажа"фальшивка"; ориджинал, слеш, драма, смерть персонажа, во всем виновата Алгоритмизация застываю, не в силах участвовать в разговоре, ярость жжется внутри, проникает сквозь кость и кровь, я считал, что разбитое сердце разбить повторно не сумеет и лучший из пыточных мастеров, но ошибся так страшно, что хочется выть и плакать, умолять, проклинать, убивать за такой ответ, я не помню уже, почему не заметил знака, в голове, как набат, стучит громкое "нет-нет-нет", сколько лет безуспешно пытался понять причину, лучше бы никогда не сумел ее отыскать! — что-то бьется во мне, распрямляется как пружина, и становится гневом привычная мне тоска, голос твой обвиняет меня в череде событий, но слова долетают бессмысленны и пусты.
и оставленный я не умел тебя ненавидеть, хорошо, что сейчас предо мною стоишь не ты.
13. 10. Сожжение, термальный ожог "веретено"; ориджинал, драма, полуюст, преслеш"веретено"; ориджиналориджинал, серия "утренняя звезда", Чародей | Принц, Ведьма, драма, полуюст, преслеш, смерть второстепенного персонажа, аллюзии на Спящую Красавицу разлетается вещее зеркало на осколки, колдовство ненадежно и хрупко, уж мне не знать ли, — никогда б не позволил коснуться любой иголки, если б это проклятие было моим проклятьем, но во мне нет стремленья себя испытать на прочность: есть вернее дороги, чем следовать лжи традиций.
я сегодня согрею костром городскую площадь, а назавтра шум крыльев вороньих разбудит принца.
14.10. Порезы, травмы кожи, свежевание "спасение"; ориджинал; джен, дружба с неодушевленным предметом"спасение"; ориджинал;ролевка по модао, серия "о лотосах и пионах"; Цзе Шуайхун, Цзиибей, джен, дружба с неодушевленным предметом и если кто-то спросит о войне — кому на ней обязана я жизнью? — я вспомню этот день, игру теней, и рану, и желанье бросить вызов, я вспомню, как ждала — спиной к стене, надеясь лишь на их неосторожность, — и знала, что на выигрыш шанса нет, но сердце рвалось в бой, пусть безнадежный, и как, забыв, что мне не все равно, что есть к кому идти и возвращаться, я все тянулась, чтоб открыть окно, но ранила твоей пластиной пальцы.
21. Монстр, превращение в монстра "точка отсчета", ориджинал, джен, фоновый фем"точка отсчета", ориджиналориджинал, "цвет сердца", Вайт | Голд, Вайт / Грей, джен, фоновый фем я сама бы казнила посмевших такое сделать, но в мое оправдание — мне было не дано на дне чаши в узорах ромашки и чистотела видеть то, что однажды признаю своей виной, я любила ее — так как любят весенний ветер, что от запаха сакуры кружится голова, и не знала еще, что во всем необъятном свете не нашлось бы цепей мне безжалостней, чем слова, и теперь, ими скованной, мне их не взять обратно, я пыталась, поверь, и упрашивать, и молить, но она отказалась и вместо любой награды предпочла тебя худшим проклятием наделить, говорила о благе, потерях, земных законах, мою клятву держала упрямо в своих руках...
так прости же меня, нож сжимающую в ладони, златокудрый ребенок, пока еще помнишь как.
22.10 Фобия/патологический страх "наказание всех страшнее". Mo Dao Zu Shi, Цзинь Гуанъяо | Не Минцзюэ, драма, смерть персонажа"наказание всех страшнее". Mo Dao Zu Shi, Цзинь Гуанъяо | Не Минцзюэ, драма, смерть персонажа, храм Гуаньинь после назначьте мне худшим из прегрешений "думал, что смерть — наказание всех страшнее, и оттого лишь всегда выбирал не то", вслух рассмеяться уже не хватает силы, что теперь толку в той милости, что просил я, если и этим не смог изменить итог, кровь обжигает язык, застывает в горле, нынче чего избегать мне — предательств, боли? — что у меня не забрали еще в бою?
ненависть бьется, накатывает волнами, ну же, давай, моя смерть, отомсти сполна мне, я не боюсь, не боюсь тебя, не бою...
"Есть ещё время сохранить лицо. Потом придётся сохранять другие части тела."(с)
перетащу сюда твиттерский челлендж на однострочники (тэгаю Эйнэри и Matu, которые что-то из этого заказывали)
Урахара/Маюри, постапУрахара/Маюри, постап — Какая жалость, что она каждый раз ломается, — с сожалением говорил Урахара и пытался прикрыть лицо отсутствующим веером. Смотрел на свои пустые руки и облизывал пересохшие, потрескавшиеся от жары губы. — Маюри-сан, подайте, пожалуйста, плоскогубцы.
Каракура сгорела три дня назад, вода у них закончилась сегодня, за окном мир заканчивался в сто пятьдесят третий раз, а Маюри негромко ругался, послушно протягивал инструменты и надеялся, что в сто пятьдесят четвертый раз ему наконец удастся сломать чертову машину времени так, чтобы даже Урахара не смог ее починить.
Вэнь Нин/Вэй Усянь, супергеройская ауВэнь Нин/Вэй Усянь, супергеройская!ау Вэнь Нин знал, что к домыслам желтой прессы Вэй Усянь за свою супергеройскую карьеру успел привыкнуть: успокаивал Цзян Чэна, когда журналюги увидали в братской любви любовь запретную, искренне смеялся вместе с Мянь-мянь, когда ее назвали будущей госпожой Илина, и демонстративно стал носить алую ленту в волосах, когда ему приписали роман с младшим наследником злодейской организации "Девятое Солнце". Но когда он увидел в утренней газете кричащий заголовок "Старейшина Илина и Призрачный Генерал встречаются?", то все равно запаниковал, уронил из рук, ставших от волнения нематериальными, чашку и застыл, стоило раздраженной сестре ткнуть пальцем в подпись автора статьи.
У Вэй Усяня, кроме спокойного отношения к газетным выходкам, было очень оригинальное мнение о том, как приглашать кого-то на свидание.
Не Минцзюэ/Вэнь Цин, полицейсковрачебная ауНе Минцзюэ/Вэнь Цин, полицейсковрачебная ау — Я лечу людей, а не убиваю, — отрезала Вэнь Цин, хотя он не успел ей ничего сказать. И добавила: — Под моей рукой он не умрет.
Подозреваемому — этому конкретному подозреваемому — лучше было бы подохнуть на операционном столе: две пули в живот при задержании, никто бы не стал ни в чем винить врачей, но Вэнь Цин всегда ставила свои принципы выше здравого смысла. Не Минцзюэ вздохнул и вместо того, чтобы ругаться и спорить, погремел наручниками у пояса и вышел в коридор, чтобы не мешать. Хотелось ударить кулаком по стойке, уронить упаковки бинтов на пол, наорать: неужели не понимает, кто это, почему он здесь, кто придет его отмазывать, какого дьявола вообще!
Но сам он выше здравого смысла — и выше разгорающегося внутри гнева — всегда ставил Вэнь Цин.
Глупый вопрос, отвечает им Мо Сюаньюй: красная лента от порывов ветра бьет его по плечу. Кто не знает Старейшину Илина, гения из гениев, злодея из злодеев? Разве среди живых и мертвых найдется такой невежда?
Вэнь Нин обычно в это время стоит позади, в тени деревьев, ждет, пока непрошенные гости уйдут. Стоит позвать — подойдет послушно, словно верный пес. В первый раз они едва не поссорились, потому что Вэнь Нин назвал его чужим именем, и с тех пор Вэнь Нин говорит просто "молодой господин", уступая победу в споре с тем самым упрямством, что заставляет ее ощущаться как поражение. Возможно, сыграй ему Вэй Усянь мелодию на Чэньцин — и его воле он бы не воспротивился.
Мо Сюаньюй, почти не дыша, поднимает к губам простую бамбуковую флейту, и звучит она так, что никто — среди мертвых и живых — не способен почувствовать разницу.
Мори согласно кивнул, перезаряжая пистолет. Скальпели он растерял уже давно, милая Элиза рассыпалась на части в прошлый раз, у катаны Фукузавы по клинку змеилась тонкая, почти незаметная трещина — хорошо если выдержит десяток ударов.
У человека, представившегося им как "Нацуме-сенсей", оставалось еще три жизни.
*тискает всех* В целом, все как и ожидалось — тихо, лампово и с порнхабом в качестве оформления. Накурили мы это давно, а весной я бегала кругами с воплями "хочу порнхаб, хочу порнхаб", в итоге получилось абсолютно прекрасно (за это огромное спасибо Dgezebet, матери верстки и... назовем их кроликами, она восхитительна :* ) Иду на зиму, возможно и в основную, и во внезапно образовавшуюся ложноножку Федора, ждите нас хД
Если говорить о работах, то "judas" это повесть о том, как легко Ло берется на слабо. Появился на свет он еще в феврале, когда Берн в паблике проводил дуэль с условиями "морианго, стихи". Я посетовала на непростую задачу, Роу спросил "а ты смогла бы?", ну и вот. Смогла. Даже хорошо х) (В той дуэли, кстати, заслуженно победил Minorial, который на эту битву принес нам оч красивого Анго и не менее красивого Ацуши )
"Ножи и яблоки" я тоже писала для Matu, но подробности за давностью дней не вспомню) Зато там есть отсылочки на Синюю Бороду и шутка-самосмейка, которая непонятна никому, кроме автора: Федор играет словами и под необходимой "кошкой" подразумевает не Дазая, а Ацуши, потому что в компанию черепахи, дракона и кирина обязательно нужен тигр. Шибусава вон тоже не понял хД
Где-то там появились первые серии третьего сезона, которые я смотрела на работе, и я была совершенно очарована Юан и тем, как она ревнует Чую к Дазаю х) "Цветы абрикоса" могли бы стать началом серии драбблов, где в конце Юан умирает от рук Шибусавы, но я уже плохо помню идею, так что писать не стану.
"Церковь хорошего настроения" написалась на заявку "крысы + лучше б ты ему просто сковородкой врезал" от Ю (а еще потому что она любит Пушкина и не зря хд)
Так же однажды я заявилась к Ю и спросила, а не хочет ли она в соавторство. Сделала я это, потому что порылась в черновиках (которые на дайри восстанавливаю чертов четвертый раз, кто вообще придумал удаление черновиков через два месяца, наверняка это был Кроули и ему потом дали за это премию) и откопала начало "Взрывать жалко". В процессе написания я побыла анонимным енотом, мы нафанонили пару-тройку отличных надписей Дазаю под бинты, а КаджииЁсано получили свой законный хэппиэнд. Нормальный хэппиэнд, а не как в "Гордость и предубеждение и зомби", где у меня романтика на фоне зомбоапокалипсиса. (Кстати, Ютака В., у меня смутное ощущение, что это я писала тоже по твоему ключу, но в логах не нашла ничего подтверждающее эту теорию хД Не помнишь ли?)
В какой-то момент в апреле? июне? Солнце Нового Мира пришла ко мне с вопросом "а не побетишь ли ты мое макси". "Да как нечего делать", ответила я. ...вот как-то так в кроссовере с Магазинчиком появилась глава про Федора хД А Топаз там все еще Топаз, потому что писалось это до офф профайла, а потом изменять не хотелось, тем более на прозвище было кое-что завязано.
Как обычно натаскала и наэдитила кучу стрипов (спасибо Эйнэри и Ю ), часть из которых, правда, забыла отнести в соо ничего, останутся на зиму х) Правда, теперь это надо все отнести в паблик с переводами... *звуки лени*
Проглядывая уже в конце всего сборный список работ, я внезапно обнаружила, что вместе с Солнцем еще писала на лето низкорейтинговое миди о_О Саму идею "Быть чудовищем" я нафанонила оч давно, когда мы ходили за стейнкрафт на отпв и Рё и Лука рассказали про их главный кинк в пейринге "Лавкрафт не неха, Джон не страдает", ииии... естественно извратила его до невозможности. Но неха!Джон — это красиво.
А еще Солнце замечательный кэп, люблю ее
Еще личные благодарности выношу Кьярра и Suitta, они милые котики, у них клевый Чуя и очаровательный и немножко жуткий Мори &
А также отсыпаю много сердечек Эльхен Каэрия, которая читала и комментила нас всю игру Очень рада, что зашло
"Есть ещё время сохранить лицо. Потом придётся сохранять другие части тела."(с)
а это отдельно, так как тут МА ^_^
Название: and he shall appear Размер: драббл, 903 слова Пейринг/Персонажи: Маргарет Митчелл, ОМПМихаил Булгаков Категория: джен, элементы гета Жанр: драма Рейтинг: PG-13 Краткое содержание: Но разве вам не хотелось бы, чтобы он существовал? Примечание: авторские фаноны, ближайший постканон, спойлерНатаниель впадает в кому, Маргарет из нее выходит Размещение: запрещено без разрешения автора
— Не зовите меня Марго, — оборвала Маргарет восхваления и причитания. Ворвавшийся в палату ветер унес из лап огромного кота клетчатую кепку, и тот задумчиво подвигал усами и нахмурил кустистые брови - скорее в притворной обиде, чем в злости.
— Но позвольте, моя дорогая, — возразил он, оборачиваясь в высокого и нескладного человека с дурацким моноклем и костюмом в клетку — явно в пару утерянному головному убору. — Ведь это касается вас, не побоюсь этого слова, непосредственно!
Непосредственно Маргарет сейчас касались бинты, гладкая прохлада больничных простыней и острая игла капельницы — встать с койки ей не позволил тот же эспер, представившийся врачом и дурацким архангельским именем. Последним Маргарет не обманулась, как не обманывалась золотом волос Фицджеральда или типично провинциальным добродушием Джона: опасность таилась куда глубже того, что можно было увидеть, бросив мимолетный взгляд.
В конце концов, разве не утих ураган, готовый сбросить с полок склянки с лекарствами и разметать по полу связки засушенных трав, превратившись в легкий весенний бриз, стоило длинным, жилистым пальцам лечь на ее пульс?
— Как это касается меня? — спросила она, смиренно позволяя завести себя в ловушку. Иллюзия выбора стояла перед ней точно так же, как в тот день, когда улыбчивый и постоянно извиняющийся кредитор уронил на ее стол с десяток расписок, в которых были указаны такие суммы, каких Маргарет в своем цветочном магазине не заработала бы и за год.
Врач снова изменился: сверкнул золотым зубом, едва заметно прихрамывая, подошел к окну, как бы в размышлении побарабанил пальцами по подоконнику.
— Прежде чем окончательно ввести вас в курс дела, — заговорил он торопливо — она с удивлением услышала в его речи немецкий акцент, взявшийся неизвестно откуда, — я должен уточнить... простая формальность, и все же... вы верите в бога?
Маргарет закусила губу и сжала кулаки под прикрытием тонкого одеяла. Словно в насмешку над ней, пластырь с ее предплечья отклеился и иголка выскользнула из вены, оставив на коже красный след.
След густой, вязкой крови.
— Я знала человека, который верил, — проронила она тихо, позволив себе обмануться ложной надеждой, что ее не услышат — или, может быть, услышит тот, о ком и были эти слова. — Кому нужен бог, если даже эта вера его не спасла?
Отчего-то такой ответ привел ее собеседника в дикий восторг: он всплеснул руками и бросился к ней, снова тем, клетчатым, в порыве чувств сжав в своих ладонях ее, слабую и безвольную после сошедшей на нет вспышки гнева.
— Именно! — воскликнул он практически в экстазе. — Именно! Бог, который не отвечает на молитвы, попросту не существует, верно! Ах, как вы правы, алмазная моя, как вы правы! — он успокоился так же внезапно и вкрадчиво, мнимо ласково добавил: — Но разве вам не хотелось бы, чтобы он существовал? Настоящий Бог? Готовый исполнить вашу просьбу за искреннюю веру?
— Если вы собрались читать мне проповеди!.. — вскинулась Маргарет и осеклась: для издевки это была слишком больная тема, но в чужом взгляде она увидела только вежливый интерес — след исследовательского азарта — и вновь ощутила себя отчаянно беспомощной перед сетью из вязких слов, оплетающих ее с головы до пят.
— Ну что вы, я не предлагаю вам поверить в Бога, — улыбнулся ей плут и насмешник: немецкий акцент исчез, будто бы его и не было, а черный глаз, разительно отличающийся от светлого второго, сверкнул столь же темной искрой. — Я предлагаю вам его создать.
И — словно не удержавшись — поцеловал тыльную сторону ее ладони, будто поставил печать под контрактом.
Маргарет не собиралась его подписывать — ни кровью, ни чернилами — в непостоянстве чужого облика ей чувствовалось что-то кошмарное, древнее самого понятия религии, и где-то в глубине души она уже догадалась, что допустила ошибку: даже заговаривать с этим мужчиной, кем бы, чем бы он ни был, смертельно опасно для ее души. Натаниель сказал бы спасаться бегством и уповать на Господа, мать перекрестила б ее и молилась за нее день и ночь, если бы знала, с кем она столкнулась, и Маргарет так хотелось вернуться домой и забыть эту встречу как страшный сон. Не из-за кощунственности или невыполнимости этой идеи — сейчас, все еще чувствуя мертвенный холод в том месте, где ее мимолетно коснулись сухие губы, ей вполне верилось, что рай падет к их ногам — или, скорее, что рай будет ими сотворен.
Больше всего пугало ее другое: скрывавшей дрожь под острым, нечеловеческим взглядом улыбчивого врача Маргарет страшно было представить, каким чудовищем должен оказаться тот, кого желал видеть на своей иконе кто-то вроде него.
Но Натаниэль Готорн лежал в соседней палате, слеп и глух к окружающему миру, как сама она неделю назад, а в письмах от родни, аккуратной стопкой лежащих на прикроватном столике, были только укоры за отсутствие денег.
— Если я... — она осеклась, не зная, что может предложить, что должна предложить, кроме своей способности, такой бесполезной, оказывается, когда надо защитить кого-то, а не обратить в пыль и пепел ткань или бумагу, но ей подмигнули — шало и весело, словно все ее сомнения были всего лишь детскими страхами ребенка, опасающегося монстра в платяном шкафу.
— Не беспокойтесь, моя драгоценная Марго, — уронил он вместе со смешком, и пальцы его, все еще касающиеся ее кожи, на миг показались горячее адского пламени. — Я сам предложил вам загадать желание — значит, вы вольны просить всего, чего вздумается.
Дьявол в обличье человека снова исковеркал ее имя, но Маргарет повторила про себя за ним "Марго" и внезапно полюбила то, как это звучит, будто с лишними буквами исчезли и все обязательства, что когда-то она возложила на свои плечи; за призрачный шанс услышать это сокращение из совсем других уст, ныне сомкнутых печатью молчания, она с легкостью готова была опуститься на колени перед небесным троном.
И — так уж и быть — самой позаботиться о том, чтобы он не пустовал, в отличие от всех тех раз, когда она взывала к нему до этого.
"Есть ещё время сохранить лицо. Потом придётся сохранять другие части тела."(с)
начало летней битвы — самое то время, чтобы выложить на дайрях драбблы и мини с предыдущей хД драббл про Элизу и Кёку написан в соавторстве с Солнце Нового Мира
Название: Ева Размер: драббл, 937 слов Пейринг/Персонажи: Осаму Дазай / фем! Фёдор Достоевский Категория: гет Жанр: юст, PWP Рейтинг: R – NC-21 Предупреждения: спойлеры, кинк, гендерсвитч Краткое содержание: Дазаю думается, что Достоевская почти идеальна. Примечания: все персонажи, вовлеченные в сцены сексуального характера, являются совершеннолетними. Размещение: запрещено без разрешения автора
— Что, Дазай-сан, — Достоевская спрашивает с мягкой насмешкой, скрывая за ней что-то неясное, мутное, как вода на мелководье, взбудораженная чьими-то шагами, — не можете контролировать низменные инстинкты?
Медленное, тягучее возбуждение, рождающееся скорее из разума, нежели из желаний тела, и не думает утихать: Дазай улыбается своим мыслям, широко расставив ноги и поглаживая себя сквозь ткань — чувство стыда ему неведомо.
— Могу, — не соглашается он. — Но не хочу.
Жаль, что он не слышит ее голоса — камеры звукоизолированы, и им приходится читать по губам — но Дазай и так знает ее интонации до последней нотки, так хорошо, как будто они прорастают из его собственной груди. Иногда ему кажется, что, глядя на Достоевскую, он смотрится в кривое зеркало.
Иногда ему кажется, что зеркало это самое точное из когда-либо созданных.
В удовольствии смотреть и видеть Дазай себе не отказывает: на Достоевской — и как только не отобрали? — длинные чулки, доходящие до края неприлично короткой юбки. С кружевной оборкой и геометрическим узором, идущим до тонкой лодыжки. Когда она качает узенькой ступней в воздухе, положив ногу на ногу так провокационно, что нельзя поверить в то, будто она ничего не имеет в виду, у Дазая пересыхает в горле.
Он позволяет себе расслабиться — все равно делать в камере особо нечего, почему бы и не развлечься, почему бы и не подергать крысу за усы? — и запускает руку под резинку тюремных штанов, размазывая выступившую смазку. В подземной тюрьме прохладно, но ему жарко до отвращения — Достоевская похожа на русскую водку и русскую рулетку одновременно. От пота за затылке мокнут пряди, прилипают к загривку — Дазаю мерзко, Дазаю хорошо.
Достоевская приподнимает бровь, но не отводит глаз — натянувшаяся ткань слабо скрывает движения ладони, Дазай трет указательным пальцем головку и чуть запрокидывает голову, вытягивая заманчиво беззащитную шею. Если бы не двойной слой стекла между ними, он бы, пожалуй, не решился на такую откровенность, но сейчас подразнить эту мнимую невозмутимость — дело чести.
Его действия не остаются незамеченными: Достоевская приоткрывает рот, словно и ей не хватает воздуха в тесном помещении, и крайне неспешно меняет положение ног. Дазай успевает рассмотреть и почти сошедший синяк на бледной коже бедра, и белую полоску белья, самого простого, в отличие от чулков. Подобная скромность раздражает — ему хочется стащить это с нее, отбросить в сторону, чтобы ничто не мешало ей любоваться. Синяки же ей идут — Дазай практически мечтает о том, чтобы подарить ей как можно больше.
Если бы они оказались в одной постели, кто и кому перерезал бы горло раньше?
— Не хотите ли совершить со мной двойное самоубийство? — предлагает Дазай ради интереса и сразу же немного жалеет об этом: чтобы узнать ответ, ему придется перевести взгляд с края чулков на ее лицо, какое упущение.
Достоевская быстро проводит языком по тонким губам, будто бы действительно раздумывает. Эти самые губы куда лучше смотрелись бы на его члене, думает Дазай, но тогда он был бы лишен удовольствия вести с ней диалог.
— Если бы мы, — говорит она, — убили бы всех людей в этом городе и остались в нем одни, разве не напоминало бы это самоубийство?
Слушать свои же слова от другого человека — редкий подарок. Дазаю думается, что Достоевская почти идеальна — словно Ева, созданная для него, под него; он и в самом деле не пожалел бы ребра — только чтобы испытать неподдельное наслаждение, смыкая руки так, чтобы пережать ей сонную артерию.
Чтобы на пороге их рая, откуда они были однажды изгнаны, трахнуть ее — не как богиню, но как земную женщину, грязно, больно, по-настоящему. С ней бы было по-другому — не так пресно, не так пусто, как с другими, Дазай уверен — в конце концов, он тоже идеален для нее, неспособный умереть от одного прикосновения, достойный противник в их шахматной партии. Она бы кричала, и стонала, и злилась, и кусалась, точно настоящая крыса, а потом поднялась бы с земли — в рваной одежде, прекрасная, будто смерть — чтобы поднять Книгу, и сперма Дазая текла бы у нее по бедрам, как святая вода.
И прежде чем ее рука коснулась бы белых страниц, Дазай выстрелил бы ей в спину — разумеется, если бы она прежде не ударила его прямо в сердце тем самым ножом, которым когда-то чистила яблоки в одной из просторных залов замка посреди тумана.
«Мы», которое она произносит, звучит почти интимно — что-то только для них двоих. Великолепный спектакль для единственного зрителя — Дазай прикусывает щеку изнутри, чтобы не потерять контроль окончательно: из всех крючков, на которые его можно подцепить, осознание собственной исключительности — самый надежный.
— Из всех людей на Земле первой я хочу убить вас, — отвечает он, и Достоевская смеется, с нажимом проводя по краю юбки. Дазай понимает, что она не направит руку выше, чтобы залезть пальцами под безыскусный хлопок, не изогнется, демонстрируя всю себя и в то же время не показывая ничего, но ему и не надо. Он толкается в кольцо пальцев сильнее, быстрее, представляя ее под собой, не отрывая взгляда от искривившихся губ.
— Дазай-сан, — зовет она его с той улыбкой, которая бывает предназначена только ему. Имя — как награда за развлечение, и у Дазая в животе расползается жар, как от раскаленного металла. — Дазай-сан.
Под сомкнутыми веками пляшут цветные пятна, и он не знает, произносит ли она еще что-нибудь. Наслаждение смывает все наносное, оставляя от Дазая блаженное ничто; между маленькой смертью и смертью реальной различие только в том, что первая чересчур коротка.
Когда Дазай открывает глаза, Достоевская уже на него не смотрит — на коленях у нее лежит книжка. Сейчас она похожа на благоразумную ученицу старших классов, на спор пришедшую на урок в слишком фривольной одежде, и эта маска нравится Дазаю тоже, пусть она и лжива, точно его собственная. Чем дольше затишье перед бурей, тем страшнее надвигающаяся гроза, но пара минут спокойствия не помешает никому.
Когда эта тюрьма рухнет, выпуская их на свободу, он найдет в своем плане пять минут, чтобы стащить с нее чулок на память или попытаться ее убить — а может быть, и то, и другое одновременно.
Название: Перемирие Размер: мини, 1510 слов Пейринг/Персонажи: Катай Таяма/Гин, упоминается Доппо Куникида Категория: прегет Жанр: драма, романтика Рейтинг: PG-13 Краткое содержание: Ямато Надэсико сидит на его рабочем столе. Примечания: минимальное отклонение от канона Размещение: запрещено без разрешения автора
Все начинается странно: Катай тянется за очередной пачкой быстрорастворимой лапши и не находит ее в ящике. Вначале ему кажется, что он сам забыл или заказал в прошлый раз меньше, чем должен был, но этого не может быть: список продуктов проверял Куникида, а Куникида никогда ничего не забывает, даже самые мелкие детали.
Катай оборачивается медленно, нервно поправляет очки, оглядывает комнату. Если присмотреться — можно догадаться: чашек у постели на одну меньше, чем прошло дней с последней уборки — она была в воскресенье, по воскресеньям приходит тот же Куникида и жесткой рукой и крепким словом разгребает тот уютный бардак, который во все остальные дни царит в квартире (Катай ему на самом деле очень благодарен, пусть даже каждый раз для него похож на маленький апокалипсис) — так вот, одной чашки нет, монитор подмигивает ему игриво-желтым светодиодом, на полке с книгами нет пыли - будто кто-то смахнул ее походя, по привычке и из любви к чистоте. Катай чувствует, как потеют ладони, крепче вцепляется в пижаму и неуверенно зовет:
— Эй?
В тишине не слышно ни шороха, за исключением прерывистого дыхания самого Катая. Он вслушивается в нее боязливо, не ощущая угрозы — но, разумеется, он никогда не был достаточно хорош в этом — и пробует еще раз:
— Эмм... Прости... не могли бы вы... ты... показаться? — и, сжав кулаки добавляет: — П-пожалуйста?
В спину ему прилетает шарик из скомканного листа бумаги, и он поворачивается так быстро, что поскальзывается на собственной штанине и грохается на пол.
Ямато Надэсико сидит на его рабочем столе между двумя системными блоками и, наверное, немного улыбается под маской. Ему немного обидно, что смеется она с его неуклюжести, но, может, он это себе придумал и уголки ее тонких губ вовсе не подняты вверх.
— З-здравствуй, — выдавливает он из себя с трудом: язык превращается в бесформенный тофу прямо во рту и слова отказываются складываться в какое-то подобие связного текста. Возможно, неизвестный грабитель просто ляснул его по голове, и теперь Катай валяется в отключке и видит прекрасный сон.
"Как ты меня обнаружил?", пишет она в блокноте быстрым, резким почерком со скосом вправо. Обычная шариковая ручка мелькает в изящных пальцах.
Чашка и пыль — непростительные ошибки, если бы она действительно от него скрывалась, Катай знает, но Ямато-сан делает вид, будто то, что она позволила себя обнаружить, это заслуга Катая — и от такого хочется уткнуться носом в подушку или влюбиться в нее еще сильнее.
— Н-ну, — он запинается, утыкаясь взглядом в пол, — я же все же работал в детективном агенстве, верно?
Если Ямато-сан служит в мафии, то она об этом точно слышала, особенно после заварушки с Каннибализмом, но перед ней хочется казаться чуть сильнее, чуть значительнее, даже кому-то вроде Катая. В конце концов, ради нее он даже вышел на улицу, что сложного сейчас расправить плечи и посмотреть ей в лицо.
Катай называет себя тряпкой и размазней, но его взгляд, едва дойдя до края ее сапог, упорно отказывается подниматься выше.
— Ты можешь остаться до воскресенья, — предлагает Катай, еще не зная причины, почему она пришла в его дом. — Т-то есть, я совсем не против, чтобы ты осталась подольше, но, я... в смысле, в воскресенье придет Куникида, он может рассердиться, и...
Ямато-сан, легко соскользнув со стола, небрежно и мягко ударяет его по лбу рукояткой ножа — жест то ли симпатии, то ли одобрения, то ли еще чего. Катай ойкает и наконец смотрит на нее — на то, как она скидывает изорванную по низу накидку на вешалку и берет с полки книгу, устраиваясь на полу возле окна.
Ямато-сан остается — как символ приближающейся бури, как примета скорой беды.
"Перемирие", вырисовывает она на счете из службы доставки, когда они ужинают вместе. Или обедают, Катай не уверен, какой это по счету прием пищи для каждого из них. Ему страшно, потому что у него вызывает страх все неизвестное и он не совсем понимает, что происходит. Должен ли он теперь есть три раза в день, как делает большинство людей? Открывать жалюзи, чтобы комната освещалась не только мониторами? Выходить наружу, если ей захочется погулять?
— П-перемирие? — он уточняет, едва не роняя палочки. Ямато-сан глядит на него, как на ребенка, без осуждения или презрения, и ему чуточку менее неловко, чем обычно в обществе других людей. Может быть, жить с настоящей Ямато-сан, не с ее фотографией, которая у Катая стоит на абсолютно всех рабочих столах, будет куда лучше, чем он предполагал.
Она смотрит на него чуточку грустно, прежде чем беззастенчиво украсть с его тарелки кружочек помидора. Катай думает, что это очень похоже на то, что делают парочки, и краснеет так, что может посоревноваться с помидором в цвете.
Перемирие, думает он, когда просыпается утром и видит, как Ямато-сан расчесывает волосы: под гребнем они черной волной стекают вниз, до пола. Перемирие звучит как что-то хорошее, но будь оно таким, ассасину мафии было бы нечего делать в его квартирке, и это наполняет его беспокойством — тем более, что место жительства он сменил совсем недавно, после того, как его прежнюю обитель навестил крайне невежливый русский. Или, может, в России так принято: стрелять в людей в их доме даже не поздоровавшись. Катай в этом не разбирается, если честно.
Утром пятницы — он даже специально открывает календарь и проверяет день недели, чтобы знать, сколько еще времени он будет не один — Ямато-сан готовит ему завтрак, и это оказывается чертовски здорово: раньше он ел домашнюю еду, только когда к плите становился Куникида. Катай пару секунд готов попросить ее выйти за него замуж здесь и сейчас, но потом вспоминает, что ему уже отказали.
Вечером пятницы Ямато-сан находит черновики того самого письма — пятнадцать штук, не считая порванных на мелкие клочки, Катай все собирался уничтожить и остальное, но рука так и не поднялась — и, боги, забудьте обо всем, о чем он говорил прежде, ему в жизни никогда не было так стыдно, как сейчас. Он с головой прячется в Ёсико и отказывается выходить на белый свет, потому что на его лице сейчас можно жарить яичницу. Ямато-сан тяжело вздыхает, садится рядом, привалившись спиной к его боку, и, судя по шелесту бумаги, читает его жалкие признания. Катай определенно собирается исчезнуть куда-нибудь прямо сейчас.
Когда он наконец находит в себе смелость выглянуть из своего укрытия, Ямато-сан спит на краешке футона, зажав в руке последний из черновых вариантов. Катаю очень хочется ее обнять, но он не уверен, что не лишится за такое руки.
Спящей она кажется младше и беззащитнее, чем есть на самом деле, и у Катая внутри что-то щемит от больной нежности. Перемирие, думает он зло, и слово горчит на кончике языка, а потом он понимает, что так и не спросил, как ее зовут по-настоящему.
— Было такое аниме, про семь обличий идеальной девушки, — говорит он ей утром, когда она показывает ему нож. Нож — это символ того, что с ним случится, если он продолжит от нее прятаться, и Катай, хоть и косится в сторону Ёсико, но движений в ту сторону не делает. — У тебя их всего два, но ты прекрасна в обоих.
Когда до Катая доходит, что именно он сказал, он издает очень испуганный звук и закрывает лицо ладонями. Может быть, сейчас на него упадет шкаф и ему не придется умирать от смущения. Или с неба спустится шинигами и заберет его живым в царство мертвых. Или еще что-нибудь.
Взгляд у Ямато-сан прохладный, как каменные листья плюща на барельефах перед надвигающимся дождем, но она встает и садится рядом, прижавшись плечом к его плечу.
Если бы у него хватило отваги задать ей вопрос, понимает Катай, она бы ответила. Наверное. Она бы сказала, что убийцам нравится тьма, поэтому жалюзи раздвигать не обязательно. Что лапша быстрого приготовления мало чем отличается от того, чем она перекусывает на работе, когда на отдых ей отводится пять минут и ни секундой больше. Что она выйдет с ним на улицу, если он переоденет пижаму и сбреет щетину, потому что не хочет, чтобы его приняли за ее сумасшедшего родственника.
Что война, начинающаяся в Йокогаме, заставляет чувствовать страх не только Катая.
— Т-так как тебя зовут? — спрашивает он вместо этого и, сглотнув, тянется к ее маске дрожащими пальцами. Он готов к тому, что к его горлу сейчас прижмется острое лезвие, но этого не происходит.
Ямато-сан наклоняет голову, чтобы ему было удобнее стащить резинку.
— Гин, — отвечает она чуть слышно. Голос у нее нежный, как перезвон сюрикенов, падающих на дно хрустального кувшина. Катай успел об этом забыть, но готов вспоминать хоть по тысяче раз на день.
— Гин-сан, — повторяет он за ней. — Как "серебро"?
— Как серебро, — соглашается она. Выбившаяся из хвоста прядь расчерчивает ее лицо пополам. Та часть, что скрыта в тени, кажется, ей вовсе не принадлежит.
Катай берет ее ладонь — небольшую и тонкую, с мозолью от оружия возле линии жизни — в свою, и, когда она не отдергивает руки, ему кажется, будто он способен воспользоваться возможностями эспера и так, променяв обьятия Ёсико на едва ощутимые касания убийцы на службе мафии.
Перемирие, сказала она ему, и если бы она произнесла это вслух тогда, Катай бы различил в ее голосе не только дрожь серебряных ложечек, но и тихое позвякивание кошачьего колокольчика.
— Ты мне поможешь? — просит он. Ему уже ясно, что пришла пора устраивать маленький апокалипсис самому — темные, как грозовое небо, глаза его Ямато Надэсико, его Гин-сан, говорят ему о том, что никогда не опаздывающий и ни о чем не забывающий Куникида в это воскресенье не постучит в его дверь.
Она поднимает голову и наконец улыбается — все так же прохладно, но ласково и понимающе.
Катай гладит ее запястье большим пальцем, и мониторы в комнате начинают зажигаться один за другим.
Название: погода была прекрасная Размер: драббл, 895 слов Пейринг/Персонажи: Элиза (/) Кёка Изуми Категория: префемслеш Жанр: юст Рейтинг: PG-13 Предупреждения:спойлержестокое обращение с животными Краткое содержание: Кёка — сама как испуганный крольчонок. Размещение: запрещено без разрешения автора
Рыжий кролик мелко дрожит, жмуря большие чёрные глаза-бусины. Элизе в ладонь колотится его сердце — непрерывное тук-тук-тук-тук-тук — и ей от этого весело.
Кёка — сама как испуганный крольчонок. Элизе интересно, как бьется её сердце, но нельзя просто взять и положить руку на вышитый ворот кимоно, считая пульс.
— Не бойся, — говорит Элиза. В её голосе — ничем не прикрытая звонкость, чистота до последней ноты, ни грамма соблазнительной хрипотцы, ни капли завораживающей угрозы. Элиза никогда не выбирала быть такой, но сейчас это может ей помочь. Люди всегда больше доверяют себе подобным: незаметные чиновники среднего звена — таким же чиновникам, врачи — врачам, солдаты — солдатам.
Дети — детям.
Кёка смотрит на нее будто бы пусто — отголоски ужаса еще мерцают в её глазах, но медленно гаснут, становятся бледными и прозрачными. У неё удивительный взгляд: сотня иголочек впивается под кожу, сотня стрел летит, целясь прямо в сердце. Элизе нравится царапающее нервы ощущение опасности и будоражит мысль, что в Кёке скрыто нечто более зловещее, нежели демон внутри телефона-раскладушки с милым брелоком на нём.
Они словно оказались в сказке, где прекрасная принцесса заперта в башне под охраной злобного и хитрого дракона. Дракон — Ринтаро — об этом сравнении не догадывается, ну да и не нужно; Элизе хватает фантазий о том, как однажды на дорогу перед замком вступит ножка в изящной лодочке, а тяжёлые цепи и двери рассыпятся в пыль под ударами острого меча. Обычно принцессам достаётся самая скучная и бесполезная роль, но Элизе даже понравилось бы быть принцессой, как вечно просит глупый Ринтаро, если бы рыцарем для нее стала Кёка. Милая-милая Кёка, холодная, словно её Снежный демон, с равнодушными темными глазами и маленьким неулыбчивым ртом. С острым ножом, искусно прикрытым левым рукавом, и тихой поступью настоящего убийцы.
Сейчас Кёке ещё не достает чуть смелости — того сорта отваги, что заставляет поднимать клинок по собственной воле, не по чужому приказу, но Элиза уверена — это пройдет. Пусть сейчас в подземельях мафии она и тоскует по солнцу, но скоро воспоминания поблекнут, растворятся в суете дней, столь похожих друг на друга и столь разных, если присмотреться повнимательнее.
Интересно, какой Кёка станет потом — похожей ли на сестрицу Коё, такой же яркой и смертоносной, словно алая паучья лилия, или, может, она решит приглушать свое очарование с помощью кимоно цвета ночного неба, чтобы сливаться с тенями за мгновение до удара? Элиза пока не знает, но обещает себе узнать: в конце концов, все девочки однажды вырастают.
Кроме самой Элизы.
Сейчас, когда Кёка смотрит на нее с безразличием, рожденным из самого горького отчаяния, Элизу совсем не расстраивает собственная неспособность измениться. В этом больше плюсов, чем минусов — пусть даже Ринтаро она говорит совсем другое. Например, ей можно наблюдать за Кёкой на заданиях, издалека, украдкой. Тяжело вздыхать, когда Кёка роняет нож, и восторженно сжимать в пальцах алую парчу, когда она подбирает его мгновенно и оказывается за спиной противника.
Если когда-нибудь у Кёки закончатся ножи в рукавах, Элиза с радостью отдаст ей все свои скальпели, только чтобы посмотреть, как медицинская сталь высшего качества будет дрожать в маленькой ладони. Ничего, если Кёка порежется с непривычки — у Элизы найдутся и бинты, и пластыри, чтобы обработать царапину.
Ничего, если Кёка порежется из-за нее, Элизы, — Элиза простит самой себе это с такой же легкостью, с которой прихлопнет огромным шприцом любого, посмевшего решить, что у него тоже есть право причинить Кёке вред.
— Хочешь погладить? — Элиза спрашивает ласково, рыжий кролик в руках ее смешно дергает носиком, и повторяет: — Не бойся.
Кёка вздрагивает, когда, не в силах сдерживать нетерпение, Элиза делает маленький шажок вперед, и в черноте, плещущейся в ее глазах, наконец проявляются человеческие эмоции: страх расползается паутиной, оплетает зрачки. Может, это инстинкт — Элизу, в которой никогда не было ничего от человека, боялись и кошки, и собаки, а Кёка чувствует опасность не хуже зверей и птиц.
Не хуже, а может, даже и лучше — порывом ветра юбки Элизы приподнимает от пола, и через секунду она остается в коридоре одна.
Она хмурится, глядя в темный проем, куда убежала Кёка. Элиза могла бы ее остановить — но не хочет удерживать ее силой. Принцессы так не поступают — и даже если от принцессы в Элизе еще меньше, чем от человека, она все еще может притвориться — по крайней мере перед Кёкой.
Кролик нервно ерзает, когда она переводит на него взгляд.
— Глу-упый, — наставительно и чуток расстроенно тянет Элиза. — Ну что тебе стоило быть чуть-чуть милее?
Если бы она решилась, Элиза могла взять её за руку, наклониться совсем близко к её лицу, нашептать доверительно, что в большой-большой черной башне ей совсем не с кем играть (драконы, охраняющие ее, не в счет) и что каждой принцессе нужен рыцарь или хотя бы фрейлина, если Кёка захочет променять катану и сюрикены на веер и шелковое плетение интриг. Это неважно: цветы тьмы пахнут одинаково сладко и в ночных переулках портовых городов, и в искусственно затемненных оранжереях.
Этот цветок Элиза выбрала сама — и за тем, как из бутона он распустится взрывом алых лепестков, наблюдать будет тоже она. Для её вечных двенадцати нет никакой разницы — подождать день или год, пусть ей и хочется получить всё здесь и сейчас. Элиза фыркает, когда думает об этом, и тень неудовольствия пропадает с её лица так легко, будто и вовсе не было.
Кролик повисает в её руках безжизненной плюшевой игрушкой, когда Элиза сворачивает ему шею. Ей не жаль — в конце концов, это его вина, что Кёка не захотела его погладить, что он оказался недостаточно хорошеньким, а значит — абсолютно бесполезным для Элизы.
В следующий раз она принесёт кролика другого цвета. Может быть, белый — как первый снег, как пластиковые клематисы на заколках, как маленький брелок, прикрепленный к телефону, — понравится Кёке больше.
Название: Лодка на одного Размер: драббл, 600 слов Пейринг/Персонажи: Доппо Куникида Категория: джен Жанр: драма, психодел Рейтинг: PG-13 Краткое содержание: Тебе нужно столкнуть меня в воду, если хочешь выжить. Размещение: запрещено без разрешения автора
Она сидела на краю лодки, опасно покачиваясь, готовая в любой момент свалиться за борт. Куникида дернулся, чтобы стащить её, но только заставил цепи на дне жалобно заскрипеть.
— Бесполезно, — сказала девочка слишком серьезным голосом для своего возраста. На голой коленке у неё красовался большой синяк, уже налившийся сочно-фиолетовым, и Куникида не смог отрыть рот, чтобы спросить, где она его получила. — Мы тонем.
— Тонем? — переспросил Куникида и опустил взгляд.
Видимых пробоин не было, но вода уже залила ему обувь, и сваленные в кучу стальные звенья хищно поблескивали под мелкой рябью. Куникида вообще не помнил, как он оказался посреди океана, но спрашивать об этом отчего-то казалось нелогичным, неправильным. Он рефлекторно потянулся нащупать блокнот и с облегчением обнаружил знакомую тяжесть в нагрудном кармане.
— Это лодка на одного, — пояснила его собеседница, поправляя платье. На нем были странные красные пятна, будто диковинные цветы. — Тебе нужно столкнуть меня в воду, если хочешь выжить.
— Глупости! — выдохнул Куникида. Голос некрасиво сорвался до шепота, в горле пересохло: однажды он сам говорил злые, суровые истины, но это был совсем другой... — Так нельзя.
Тихий всплеск оборвал продолжение, заставил вздрогуть и посмотреть вниз: на поверхности воды медленно намокал "Идеал", хотя Куникида не представлял, как мог его уронить. Ветер словно пытался приподнять зеленую обложку, иероглифы на которой уже начали растекаться некрасивыми полосами туши, стайка мелких рыбок заинтересованно ткнулась в уголок.
Куникида поспешил поднять его, но, словно переплет окончательно размок, из него посыпались листы — девственно чистые, будто бы на них никогда не был написан свод незыблемых правил, новый завет для отдельно взятого сотрудника агентства. Белые-белые, они падали вниз и тонули или возносились вверх и терялись меж серых облаков и крикливых чаек.
До тех пор, пока в его руках не осталась только картонная обложка блокнота с уже нечитаемой надписью.
— Видишь? — звонкий смешок задребезжал, словно округлая галька. — Правил больше нет. И если есть выбор — уничтожить одного или позволить умереть многим, то почему бы не выбрать второе?
— Я бы никогда не сделал подобного!
Девочка наклонила голову — коротко обрезанные волосы мазнули по щеке — и медленно проговорила, будто повторяла чужие слова:
— Но разве это не ты меня убил?
«Я никого не», хотелось ответить Куникиде, но он вспомнил — подземный ход, гранаты, полные страха глаза — и задохнулся от ужаса: красные кляксы на белом платье вдруг задрожали и расползлись по ткани, а с нее закапали вниз, на мокрые доски. Пахло солью, и смертью, и железом, и болью, и он успел удивиться, как он раньше этого не замечал, прежде чем в висках заломило, и он согнулся пополам, хватаясь за голову.
За спиной раздался смешок, но Куникида не стал оборачиваться. Он и без того знал, что увидит: нежная, мимолетная улыбка Нобуко-сан, растянутый свитер Рокузо, окровавленный футон Катая, пять полицейских мундиров, сотни вещей, которые следовало забыть, чтобы жить спокойно, и которые никак нельзя было забывать.
В его лодке на одного было слишком много мертвецов, которых Куникида не мог себе позволить убить во второй раз.
— Да, — ответил он наконец. — Это я тебя...
И проснулся, жадно глотая сырой воздух клетки, еще не понимая, что именно его разбудило. Рампо-сан смотрел недовольно сверху вниз в своей обычной манере; прежде от этого Куникиде стало бы теплей где-то возле сердца, но, похоже, что холодный морской ветер из сна пробрал его насквозь, протек по костям, отобрал последние крохи внутреннего огня.
Вернувшись в реальность из кошмара, Куникида вовсе не ощущал себя вернувшимся.
Когда шаги Рампо-сана полностью затихли в слабо освещенном коридоре, Куникида остался один на один со своими мыслями, стараясь не поддаваться отчаянному желанию снова ухватиться за хвост данной ему надежды, желанию поверить в то, что в случившемся не стоило винить только себя, что может...
Мертвая девочка, имени которой Куникида так и не узнал, ласково улыбнулась ему из самого темного угла камеры.